ПРОф.чистка

Волна революций в арабском мире вызывает неоднозначные реакции. Оптимисты и радикалы видят в ней предсказание наступления демократии на Ближнем Востоке, пессимисты и консерваторы — доказательство нового Средневековья, наступления эры исламистских режимов. Западные страны встревожены, Израиль откровенный напуган. сообразно господствующему скептическому взгляду, свергаемые сегодня правители, каковы бы они ни были — будь то совершенно прозападные Бен Али и Мубарак либо такой особенный персонаж, как Муаммар Каддафи — хороши были уже тем, что держали в узде арабские массы, представляющие собой силу абсолютно деструктивную, антилиберальную, враждебную прогрессу и способную только вмешиваться регион в беспорядок и породить новых тиранов, по сравнению с которыми какой угодно давнопрошедший правитель покажется ангелом демократии.

Исходя из этого, Запад десятилетиями делал ставку на «стабильность» в лице коррумпированных диктаторских режимов, стараясь не думать, что такая «стабильность» сама в себе несет свою гибель, причинность эти режимы генерируют проблемы, мирно разрешить которые они не в состоянии. До некоторой степени это осознали окружавшие Буша-младшего «неоконы», разработавшие расписание «нового Ближнего Востока». Они исходили из предпосылки, что то есть застойные коррумпированные режимы порождают все проблемы, включая терроризм, и что конец этих режимов и предоставление народам Ближнего Востока возможности самоопределения сама собой решит все проблемы. В этом было несомненное рациональное зерно, но, к сожалению, да чрезвычайно сила либерально-фундаменталистского догматизма и сверх меры маловато понимания особенностей региона. Эксперименты по демократизации Ирака, Афганистана и сектора Газа дали настолько негативные результаты, что был сделан вывод: «пусть лучше все идет, как шло».

Однако, как показывают последние события, «реальная политика» оказалась столь же провальной. Самосожжение тунисского торговца зеленью положило возникновение тектоническим сдвигам, к которым оказались и не готовы как либеральные идеологи, да и «реальные политики». И очевидно, что то что мы наблюдаем — очень не конец, что содержание будит разворачиваться и кроме на пространстве от Марокко до Пакистана. Что же, в конечном итоге, происходит на Ближнем Востоке и во что это выльется?

То, что мы наблюдаем — это третья революционная волна, опосля волны «пробуждения Азии» в начале ХХ века и волны 1950-х годов. Прежняя шерсть «арабских социалистических» революций в Египте, Сирии, Ираке и Ливии была антилиберальной, отменив те слабые либеральные институты, которые существовали в этих странах; Но в смысле социальном ее дозволено назвать демократической, в том отношении, что в инициатор момент она свергла первенство узких традиционных элит, привела к начальство выходцев из «низов» и провела черта реформ, направленных на плата чаяний этих низов. при всем том придя к власти, новые элиты, в свою очередь, перекрыли социальные лифты, установили жесткие авторитарные режимы и предались необузданной коррупции, чем и вызвали новоявленный социальный взрыв.

То, что происходит сейчас, дозволено смотреть как дежурный остановка демократизации Арабского Востока, на сей раз социальной и политической одновременно. К понятию «арабская демократия» некоторый относятся более чем скептически; скептиков подкрепил внове проведенный в Египте социологический опрос, по которому оказалось, что подавляющее большая часть египтян выступает зa побивание камнями неверных жен, ампутацию рук зa воровство и смертную наказание зa переход из ислама в другую религию. Однако, как бы ни был узок комплект сторонников западных либеральных и модернистских ценностей, арабский согласие кажется однако способным создать демократические институты и уже в рамках этих институтов эволюционировать в сторону цивилизации постмодерна. как ни странно это прозвучит для многих, Но образцом таких институтов вдобавок как-то являлся Ирак.

Ирак — как известно, общество, очень разделенное в этническом, племенном и религиозном отношениях. Иракская государственность покоилась на диктатуре арабско-суннитской элиты; со свержением этой диктатуры, казалось, в стране безвозвратно наступит хаос. но житье показала, что беспорядок в целом был преодолен и разные группы, к тому же давеча готовые гасить доброжелатель друга, учились договариваться и сыскать консенсус в рамках демократических институтов, и, некогда всего, парламента. Таким образом, формировалась (вслед зa Ливаном, кстати) своеобразная демократия, в которой реальными субъектами политического процесса являлись не партии и другие структуры гражданского общества, а традиционные общности — этнические, религиозные, кланово-племенные и т.п. если раньше государственная держава играла занятие верховного арбитра в спорах этих сообществ, то нынче сообщества учились из первых рук договариваться наперсник с другом в рамках парламента и деля владычество на принципах «консенсусной демократии». Конечно, все шло в отдалении не идеально: каждая разряд иногда довольно агрессивно пыталась «тянуть одеяло на себя», сильные (шииты) время от времени проявляли поползновения на диктатуру, слабые (христиане) оказывались предварительно угрозой физического уничтожения. В этом нет нисколько удивительного: ведь и становление европейской демократии происходило довольно кроваво и неоднозначно. все-таки тренд определялся, и дозволено было надеяться, что по мере тово как группы будут запасаться политического опыта, осознают выгоду компромиссов и перестанут проникаться политику, как игру с нулевой суммой, эта система «демократии сообществ» могла бы присутствовать отрегулирована.

Дальнейшими условиями демократического развития Ирака являются приговор территориальных споров и споров о разделении власти, способы урегулирования которых уже записаны в иракской Конституции, пункты которой остается только что соблюсти. Эффективными рычагами здесь станут: предоставление регионального и этнического права на самоопределение, вплоть до отделения; ослабление «крепкой» центральной власти; приговор основных накопившихся исторических вопросов; ответ от любых силовых и военных воздействий. Это основополагающие пункты федерализма, при котором бессилие центральной власть отнюдь не ведет к хаосу и распаду, Но укрепляет сила и залог регионов.

Хотя, процесс насильственного захвата власть со стороны пробаасистски и шовинистически настроенных слоев, захлестнувший Ирак в последние дни, ставит под недоумение то, что накопленный попытка этнического сосуществования даст созреть плодам иракской демократии. Камни, летящие из рук агрессивно настроенной суннитской части населения, ведут к возврату старых устоев и и грозят уничтожить деревня демократический урожай.

Не только иракское сообщество представляет собой систему различных, зачастую враждебных, сообществ. неужели все арабские общества не разделены на группы, кланы, племена, этнические и религиозные меньшинства? В Сирии дозволительно выделить курдов, друзов, алавитов и христиан; в североафриканских странах половину населения составляют берберы — потомки древнего доарабского населения; Египет в этом смысле более однороден (хотя десятую дробь его населения, как известно, составляют христиане), Но и египетское сообщество делится на свои сообщества. В этой ситуации, сосредоточению власть в руках одной группы становится невозможным, и поэтому, посреди прочим, не следует бояться всевластия религиозных фанатиков. Безусловно, исламисты будут забавлять определенную, и видимо заметную, занятие в новой системе власти; Но это будит вдали не единственная общество во власти, и всякие ее попытки установить свою диктатуру будут блокироваться действиями конкурирующих групп. Конечно, международному сообществу будит непросто с такого рода «новыми демократиями», и они могут преподнести немало неприятных сюрпризов, которые заставят пожалеть о свергнутых диктаторах; Но следует признать, что это — единый путь, что открывает до арабскими обществами возможности реального социального прогресса.